Неточные совпадения
И она полетела к Катерине Николаевне. Мы же с Альфонсинкой пустились к Ламберту. Я
погонял извозчика и на лету продолжал расспрашивать Альфонсинку, но Альфонсинка больше отделывалась восклицаниями, а наконец и
слезами. Но нас всех хранил Бог и уберег, когда все уже висело на ниточке. Мы не проехали еще и четверти дороги, как вдруг я услышал за собой крик: меня звали по имени. Я оглянулся — нас на извозчике догонял Тришатов.
— Завтра, в Москву! — перекосилось вдруг все лицо Катерины Ивановны, — но… но Боже мой, как это счастливо! — вскричала она в один миг совсем изменившимся голосом и в один миг
прогнав свои
слезы, так что и следа не осталось.
— А и убирайся откуда приехал! Велю тебя сейчас
прогнать, и
прогонят! — крикнула в исступлении Грушенька. — Дура, дура была я, что пять лет себя мучила! Да и не за него себя мучила вовсе, я со злобы себя мучила! Да и не он это вовсе! Разве он был такой? Это отец его какой-то! Это где ты парик-то себе заказал? Тот был сокол, а это селезень. Тот смеялся и мне песни пел… А я-то, я-то пять лет
слезами заливалась, проклятая я дура, низкая я, бесстыжая!
Это предположение показалось Нюрочке до того обидным, что она
прогнала Катрю, заперла дверь своей комнаты на крючок и кончила
слезами.
— А вот выписному-то, что ручку-то у своей немки целует, а та
слезу платком вытирает. Евдоким у меня починил вчера еще; а давеча, как воротились с
погони, я и послал верхового… Скоро привезут. Превосходная вещь!
Как-то за ужином мы вместе с инженером съели целого омара. Возвращаясь потом домой, я вспомнил, что инженер за ужином два раза сказал мне «любезнейший», и я рассудил, что в этом доме ласкают меня, как большого несчастного пса, отбившегося от своего хозяина, что мною забавляются и, когда я надоем, меня
прогонят, как пса. Мне стало стыдно и больно, больно до
слез, точно меня оскорбили, и я, глядя на небо, дал клятву положить всему этому конец.
Верите ль богу, сердце изныло, глядя на их
слезы; и как
гоняют мимо нас этих пленных французов, то вот так бы их, разбойников, и съел!
Васса. А потом прибежала ко мне, в
слезах, и кричала: «
Прогони их,
прогони!»
Кончилось тем, что они совсем закружили и сбили бабушку с толку, так что она, наконец, чуть не со
слезами, обратилась к старичку крупёру с просьбою защитить ее, чтоб он их
прогнал.
Нет он сам хотел глядеться в ее звездчатом взоре, орошенном
слезами! Дело должно было идти о том, как сделать все это, чтобы взор ее обратился к нему? Время? ласки? выжидания? А если тем временем
погоня? О,
погоня! тогда, если только будет
погоня… тогда Плодомасов решил, что ему делать! Тогда… он не пощадит никого — ни ее, ни себя; но ее уж не возьмут из его дома такою, какою она внесена в него.
— Он меня, пожалуй,
прогонит, — говорила Юлия, утирая
слезы.
(К Федору Иванычу.) Сейчас вон! Чтоб их не было в моей кухне! Это ужасно. Никто не слушает, всё назло… Я оттуда их
прогоню, они их сюда пустят. (Все больше и больше волнуется и доходит до
слез.) Всё назло! Все назло! И с моей болью… Доктор! Доктор! Петр Петрович!.. И он ушел! (Всхлипывает и уходит, за ней Леонид Федорович.)
Но, взглянув на шедшего рядышком Иванушку и вспомнив скорбный взгляд Абрама, каким встретил он его при возвращенье на родину, вспомнив
слезы на глазах невесткиных и голодавших ребятишек, тотчас
прогнал от себя возникшую мысль, как нечестивую, как греховную…
И вот Эсхил пишет свою трагедию «Персы». Действие происходит в Персии. Хор персидских старцев ждет известий о результатах войны; Атосса — мать Ксеркса и вдова Дария — рассказывает свой зловещий сон. Является вестник и сообщает о разгроме персидского флота.
Слезы, вопли, стенания. Атосса вызывает тень покойного своего мужа, царя Дария. Тень предсказывает гибель сухопутных персидских сил и объявляет, что персы несут кару за гордость, за то, что пренебрегли наличным счастием в
погоне за далеким.
Душное июньское утро. В воздухе висит зной, от которого клонится лист и покрывается трещиной земля. Чувствуется тоска за грозой. Хочется, чтобы всплакнула природа и
прогнала дождевой
слезой свою тоску.
Повалился Прошка в ноги,
слезами заливается: «Отцы мои родные, говорит, благодетели вы мои, уж коли такие есть до меня ваши милости, нельзя ли приписать, чтоб и подвод-то с меня не брали?..» Однако ж подводами Прошку не помиловали,
гоняет очередь с другими наряду.
Тут прошла его бурная юность! Тут жил предмет его первой настоящей любви — «божественная Маргарита Гранпа» — при воспоминании о которой до сих пор сжимается его сердце. Тут появилась в нем, как недуг разбитого сердца, жажда свободной любви, жажда искренней женской ласки, в
погоне за которыми он изъездил Европу, наделал массу безумств, приведших его в конце концов в этот же самый Петербург, но… в арестантском вагоне. Дрожь пробежала по его телу, глаза наполнились невольными
слезами.
— Я от вас не отойду, покуда не
прогоните, — выговорила она с усилием, и
слезы у нее опять закапали.
Леший в дырявом лапте катается, сороковкой
погоняет, онучей
слезы вытирает…
Придумывают всё возможное, но только не одно то, что само просится в ум и в сердце:
слезть с той лошади, которую ты жалеешь, перестать ехать на ней и
погонять ее.
Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не
слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту
погони, — уже прошел.
Неприятель побежден и завтра
погоним его из священной земли русской, — сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших
слез.